Иван ЗАХАРЧЕНКО, корреспондент ИТАР-ТАСС -- специально для "Вокруг света"

Единый портрет разделенной нации

Некогда жили в одной пещере медведица и тигр. И молились они небесному божеству Уну, прося превратить их в людей. Тогда божество дало им по пучку полыни и горсть головок чеснока, повелев все это съесть и не смотреть на солнечный свет сто дней. Звери съели посланное Небом, но тигр не смог долго оставаться в темноте, нарушил тем самым заповедь и не стал человеком. Медведица же сделала все как надо и превратилась в женщину. Ун принял человеческий облик, спустился с небес и взял ее в жены.

Согласно старой легенде, они и положили начало племени корейскому. Многое выпало на долю "Страны утренней свежести", как исстари называют Корею, за долгую ее историю. И так уж случилось, что многих корейцев разбросало теперь по всему свету, а их родина уже полвека, как расколота на две части. Причем люди, оказавшиеся по разные стороны границы, полностью лишены возможности каких-либо контактов друг с другом. Этим правом лишь изредка пользуются политики Севера и Юга, но они безнадежно скованы идеологическими цепями, стремлением сохранить в руках власть и никак не могут решить проблему национального раскола.

Полвека -- срок немалый для того, чтобы разделенный народ породил внутри себя массу различий в образе жизни, в языке и мышлении. Но, видать, не зря матери-медведице пришлось есть полынь и чеснок -- любимые, кстати, до сих пор ее потомками как на одной, так и на другой половине Корейского полуострова. При всех различиях корейцы на Юге и Севере остались невероятно похожими друг на друга, в чем удалось убедиться автору этих строк, длительное время жившему как в Пхеньяне, так и Сеуле.

Деликатное дело

-- А ты собачатину ел? -- спрашивает чуть ли каждый, если речь заходит о моей жизни в Корее.

-- Да как-то и желания особого не возникало, -- ответствую в таком случае и принимаюсь разъяснять старый обычай корейцев есть мясо собак.

Кстати, ни на севере, ни на юге Кореи в кулинарных книгах не сыскать рецептов приготовления блюд из собачатины. Не встретишь само это слово и в меню в ресторанах, да и выражения такого "есть собаку" в корейском языке, можно сказать, вообще нет.

Что же, рассказы о столь странном для европейцев лакомстве корейцев -- миф? Вовсе нет. Только это -- не еда в прямом смысле слова, а своего рода тонизирующее средство, лекарство, если хотите, укрепляющее, как говорят, организм, особенно пожилых людей. Видимо, вера в это повелась с тех пор, когда употребление в пищу той или иной живности считалось целебным, а посему до сих пор в традиционной медицине корейцев используются средства из органов млекопитающих, сушеных ящериц, мышей, насекомых.

Поскольку собака у корейцев -- исстари существо, недостойное уважения (в отличие, кстати, от свиньи -- символа богатства) и слово "кэ-сэкки" -- "собачий сын" считается чуть ли ни самым обидным, выражение "есть собаку" в прямом смысле употреблять просто неудобно. Вместо этого на севере Кореи собачатину называют "тан коги" -- дословно "сладкое мясо". Скажем, пхеньянские закусочные, где его можно отведать главным образом в густом супе, украшают вывески именно с такими словами. Это выражение может оказаться вовсе непонятным для южан, где похлебка из собачатины называется "посинтхан", что означает "укрепляющий тело суп".

Жители КНДР, где содержание собак в городских квартирах и вообще забота о домашних животных -- признак "западного загнивания", к поеданию "сладкого мяса" относятся, что называется, без комплексов. На пхеньянских рынках -- затерянных среди жилых кварталов пыльных клочках земли с хилыми торговыми рядами в окружении каменных заборов -- автору этих строк не раз приходилось видеть на прилавках разделанные тушки собак с ужасающим оскалом зубов. И бросилось в глаза то, что цена на них, скажем прямо, не по карману большинству жителей.

Для горожан в Республике Корея держать собачонку дома и заботиться о ней, как о малом ребенке, стало чуть ли не повальной модой, и магазинчики, торгующие щенками и принадлежностями для ухода за ними, разрослись как грибы. Это повлияло и на сознание людей, главным образом молодежи, перед которой постепенно открываются двери к общемировым ценностям. Дискуссии о традиции лакомиться мясом собаки выплеснулись даже на телеэкраны, поскольку она весьма омрачает международный престиж Кореи. К однозначному выводу споры так и не привели. Хотя противников потребления собачатины стало достаточно много. Во всяком случае, иностранцу не стоит самому затрагивать эту деликатную тему в разговоре с корейцами...

Если уж речь зашла о еде, то следует заметить, что не только факт потребления в пищу собачатины вызывает отрицательные эмоции у европейцев, но и пристрастие корейцев баловаться таким необычным источником белков, как личинки шелкопряда. Этого яства тоже не встретишь ни в одной кулинарной книге ни на Севере, ни на Юге Кореи. Вместе с тем оно довольно широко распространено, ведь шелководство развито в Стране утренней свежести с древности.

Когда коконы шелкопряда разматывают на нити, остаются коричневатые куколки. Их сушат, а затем варят в огромных алюминиевых тазах. На сеульских рынках прямо в них и продают сие лакомство, которое лишь одним своим запахом отгоняет на расстояние пушечного выстрела европейцев, но притягивает корейскую детвору, щелкающую личинки шелкопряда как семечки. Продавец отмеряет квадратной деревянной коробочкой порции, доллара по два-три каждая, и насыпает в кульки из газетной бумаги.

В отличие от Сеула, где даже в престижных магазинах личинки шелкопряда можно купить в консервированном виде, в Пхеньяне они встречаются значительно реже. Но как-то зайдя на крестьянский рынок недалеко от столичного железнодорожного вокзала, среди торговцев зеленым луком, пресноводной рыбешкой и моллюсками я заметил бабулю, перед которой на выцветшем платочке была разложена кучка коричневатых личинок.

-- Что, это разве тоже едят? -- поинтересовался тогда я.

Бабуля несколько опешила, скрутила платочек, и спрятала его под прилавок, из-под бровей косясь на говорящего по-корейски иностранца, который проявил подозрительный интерес к ее товару. Тут подскочил какой-то молодец и стал объяснять, что эти личинки вовсе не для питания, а только для наживки при рыбной ловле. За наживку я принял и вяленых кузнечиков, также продававшихся на пхеньянском базаре. Понял, однако, что ошибся, лишь встретив в продуктовых магазинах Сеула баночки с точно такими же кузнечиками -- к пиву.

Но не следует думать, что корейской кухне свойственны только странности, отпугивающие европейцев. Большинству из них она нравится, и корейцы испытывают просто неземной восторг, когда их иностранные гости с удовольствием уплетают острые блюда, маринады, сваренный на пару рис и прочее. Эти блюда не очень разнообразны, но весьма оригинальны и необычайно вкусны.

Сами же корейцы, как на Севере, так и на Юге, редко проявляют любовь к чужеземной еде. Угощая корейского гостя, следует помнить, что он почти наверняка не испытает удовольствия от свежего сыра, шампанского и черной икры. Как правило, даже оказавшись впервые в другой стране, корейцы не спешат отведать новые для них блюда, а отправляются прямиком в корейский ресторан. Быть за рубежом и есть свои национальные блюда -- неповторимое наслаждение для потомков медведицы и божества Уна.

С трудом, постепенно, но достаточно прочно, вживаются в быт корейцев веяния европейской культуры в области питания. Гамбургеры, "хот-доги", кока-кола уже укоренились в Южной Корее и больше не вызывают опасения у людей старшего поколения насчет того, что молодежь забудет вкус корейской еды. Этого, слава небесам, пока не случилось. Как-то, года три назад в сеульских универмагах появились упаковки спагетти с готовым соусом в виде распространенной теперь в России "лапши быстрого приготовления", которая в Корее называется "рамен", в Японии "рамэн", а в Китае "ламэнь". Но привередливые покупатели не очень-то расхватывали новинку. Тогда изворотливые предприниматели придумали выход. Они добавили в соус остроты, в спагетти -- кусочки сушеной капусты, а главное, на упаковке вывели надпись: "СПАГЕТТИ НА НАШ ВКУС". Дело, видно, наладилось, ведь "соответствие национальным вкусам" в Корее -- вещь серьезная, и часто иностранцу с сочувствием задают вопрос о том, подходит ли корейская еда ему по вкусу. Сила привычки в Корее поистине неизмерима. "Живи по-нашему!", -- гласит популярный северокорейский лозунг, эхо которого отчетливо разносится и в южном направлении.

Старик Конфуций не гадал...

Тут нельзя не упомянуть об этикете за корейским столом. Автору пришлось пообедать, что называется, с простолюдинами в Пхеньяне, и с уважаемыми бизнесменами и представителями интеллигенции в Сеуле. И в первом, и во втором случаях каждый за столом после окончания трапезы поковырялся в зубах и сытно рыгнул. Впрочем, не верны утверждения о том, что в этой стране такая манера поведения за столом считается нормой.

А дело в том, что аристократы прошлого мало интересовались реакцией окружающих. По традиции, мужчина в семье питался отдельно, за низким столиком, сидя на полу, а жена и дети ели на кухне. Пребывая в одиночестве, мужчина и не задумывался над тем, каких манер ему надо придерживаться во время еды. Да и других это как-то мало интересовало. В остальном же этикет -- как сервировать стол, как поднести еду и что при этом сказать -- соблюдался и соблюдается очень строго.

Что же касается отрыжки, то не все корейцы понимают, что на европейца, оказавшегося за столом с ними, подобное выражение сытости несколько шокирует. Иностранные гости, как правило, открыто не подают знаков смущения поведения хозяев. Но, надо сказать, что и европейские манеры могут вызвать настоящее отвращение у корейцев. Не раз пришлось замечать, что зычно отрыгивающийся кореец, встает из-за стола и удаляется, если ему необходимо высморкаться. Европеец же в такой ситуации, как ни в чем не бывало культурно достает из кармана выглаженный носовой платок и сморкается на виду у всех. При этом он и не подозревает, что, в понимании корейцев, он проявляет небывалое неуважение к сидящим за столом. Но что с него взять, с иностранца-то!

В то же время принцип "что естественно, то не безобразно" прочно сидит в сознании корейцев. Помнится, в воскресный солнечный день прогуливаюсь с семьей по живописнейшему пхеньянскому парку "Пионовой горы" -- "Моранбон" среди толп уже изрядно поддавшей молодежи. Вижу: стоит один малый у каменной ограды и на виду у всех, извините, справляет малую нужду. Примечательно, что ни на кого это не производит никакого впечатления. Но тут он сам краем глаза замечает нас, и завершив свои дела, как хвост, увязывается за нами. Проковыляв метров сто, источая алкогольный дух, молодой человек поровнялся с нами и, икнув, вымолвил по-английски: "Извините!"

Немало таких же случаев приходилось видеть и в Южной Корее чуть ли ни в самом центре Сеула, к тому же без каких-либо извинений. Однажды на важном государственном мероприятии в южнокорейской столице весьма почтенным людям из высшего света несколько часов пришлось просидеть под открытым небом. И вот, как только все закончилось, они пустились к установленным невдалеке пластиковым будкам-туалетам. Разумеется места на всех не хватило, и, чтобы не ждать в очередях, мужчины принялись мочиться прямо тут же, у обратных сторон будок. В маленьких сеульских ресторанчиках туалет вообще с незапирающейся дверцей -- один общий для мужчин и для женщин, правда для представительниц слабого пола в нем есть кабинка. Хотя интимные отношения между полами в Корее -- вещь весьма строгая.

Бывало, до совершеннолетия, мальчикам и девочкам вообще запрещалось находиться вместе, и поэтому до недавнего времени в КНДР практиковалось раздельное обучение, а в Южной Корее такая система и до сих пор широко распространена. Там есть школы для мальчиков и отдельно -- для девочек. Все учащиеся в них подстрижены по одному образцу, одеты в форму. Дело учеников в Корее -- не учиться мыслить, Боже упаси, а зазубривать утвержденные государством догмы. Совместное же обучение, как полагают, мешает учению.

Длинные волосы у мужчин -- непозволительная вольность в Северной Корее, и часто отрицательные герои в пхеньянских кинофильмах изображаются с волосами, покрывающими уши и достающими воротника. Но не следует думать, что в капиталистической Южной Корее ситуация сильно отличается. Вольность во внешнем виде там тоже не приветствуется и простительна разве что людям творческого труда. Один мой сеульский коллега рассказывал, что в 70-е годы, когда мировая мода на длинные волосы была в самом разгаре, полицейские задерживали длинноволосых прямо на улице и насильно их остригали. Вот так! Да и теперь на улицах южнокорейских городов не встретить ни "хиппи", ни "панков", а редкие любители музыки "тяжелого металла" выглядят весьма цивильно, ибо этикет повседневной жизни того требует.

А все объясняется не только авторитарным прошлым, но и прочными корнями культуры поведения, проникшей в Корею с учением знаменитого древнекитайского мыслителя Конфуция, который жил в VI столетии до нашей эры. Он и не гадал, что его философия окажет куда большее и длительное влияние на маленькую соседнюю Корею, чем на его собственную родину. И вот до сих пор в обеих частях Кореи несмотря на враждебные политические идеологии, конфуцианские устои сохранились практически неизменными, явились консервантом традиционности, и даже помогали политикам достигать своих целей.

Конфуцианство учит придерживаться дисциплины, чтить семейные устои, уважать старших, не выделяться внешне из общей массы, соблюдать этикет, испытывать чуть ли не рабскую преданность родителям и главе государства: ведь он Отец Нации. Широко известно, что в Северной Корее портрет любимого руководителя на стенах обязателен, но далеко не все подозревают, что и в Южной Корее президентский образ в золоченой рамочке непременно украшает кабинеты во всех ведомственных учреждениях.

Жена к мужу в Корее обращается только "на вы", муж в разговоре о своей жене называет ее либо "мать моего ребенка", либо куда проще: "ури чиб сарам", что означает "человек в нашем доме". В Южной Корее, правда, мужья иногда нейтрально называют своих жен модным словом "уайфу" -- искаженным заимствованием от английского "уайф" ("жена").

Супруги вынуждены соблюдать моральную и физическую дистанцию на людях, в открытую не выражать своих чувств. Они даже не называют друг друга по имени. Они пользуются словом "Йобо!", что равнозначно междометию "эй!" Речевой этикет, ничего не поделаешь!

Молодежь тоже должна знать свое место и вести себя как подобает. Когда я жил в Пхеньяне, особо не удивлялся тому, что молодые люди даже в сильный мороз, градусов 15 ниже нуля, никогда не надевают шапок. Думал так: ну, нет в магазинах одежонки, вот и мучаются. Но каково же было мое удивление, когда очутившись на Юге Кореи, который славится как "потребительский рай на Земле", с наступлением холодов увидел ту же картину: ежащиеся от холодрыги парни и девчонки не только не надевают шапок, но и вообще не утепляются, лишь причитая сквозь стучащие зубы: "Чхупта! Чхупта!". "Холодно!" -- то бишь. А потом врываются в помещения, где на полную катушку работают обогреватели, да так, что аж сам воздух потеет! Потом -- опять на мороз, и простуда становится нормой жизни. Вот загадка-то корейского характера!

Помнится, зимой дело было, холодно, а я еду в сеульском такси, и такой хмурый совсем водитель вдруг недовольно спрашивает:

-- Ты почему в шапке?

-- Холодно, -- говорю.

-- Я тебе в отцы гожусь, и то без шапки.

Не уловив логики, я потом интересовался у разных людей, что бы это значило. Многие корейцы ничего определенного объяснить не могли, поскольку сами на такую тему никогда не думали. Другие объясняли, что так уж повелось исстари, что головной убор зимой позволителен только для весьма пожилых людей. Идет порой старичок с тростью, покуривает длинную бронзовую трубку и гордо несет на голове теплый котелок-шапку, даже когда на дворе и не мороз вовсе.

Домашние тапочки

В Северной Корее в дом никто иностранца пригласить просто так не вправе. На то требуется разрешение соответствующих инстанций. Однажды мне по роду работы была все-таки устроена экскурсия в квартиру в новом пхеньянском районе "Кванбок" ("Возрождение"). Белое многоэтажное здание, балконы, лифт, -- все, как и подобает в современных домах. Дверь отворяется, и хозяйка приглашает войти, несколько раз склонившись в пояснице в знак приветствия. Кланяюсь и я, а затем вручаю пакет конфет. Знаю, что с пустыми руками приходить не принято. Цветы в таких случаях не приносят.

Переступив порог, на кафельном пятачке прихожей оставляю свои ботинки, следуя корейскому обычаю и примеру моих сопровождающих. Остаюсь в одних носках, тапочек ничто не предлагает. Пол в доме покрыт линолеумом. Ступаю на него и чувствую ступнями тепло. Это корейская система отопления "ондоль", по которой даже современные дома в городах Юга и Севера Кореи отапливаются снизу: под каждой квартирой проходят трубы с горячей водой. Хозяйка -- женщина средних лет, жена военного, находящегося где-то в командировке, предложила мне сесть на диван, сами корейцы устроились по-турецки прямо на теплом полу, подстелив под себя плоские, вышитые шелком подушечки. У европейца в такой ситуации через полчаса затекают ноги, и он нервно начинает ерзать, тогда как суставы корейцев с детства разрабатываются таким образом, что они могут так сидеть без малейшего неудобства часами.

Осматривая квартиру, образцовую по северокорейским меркам (иначе меня и не пригласили бы), захожу в ванную комнату, совмещенную, как и во всех корейских жилищах, с туалетом. Пол там выложен мелкой кафельной плиточкой. За порогом -- пластиковые тапочки. Ну что я буду их надевать, все равно уже ноги от тепла устали на разогретом полу квартиры. Ступаю в ванную и чувствую, что носки мгновенно промокают. Оказывается, пол в местах общего пользования перед приходом гостей вымывают "по-флотски", благо имеется сток, и оставляют сырым. Такова уж традиция, для чего и тапочки поставили. Век живи -- век учись! Так вот, и в Южной Корее в ванных всегда увидишь такие же тапочки, хотя пол частенько бывает и сухим.

Попрощавшись с хозяйкой образцовой пхеньянской квартиры, спускаюсь на лифте вниз, и, выходя из подъезда, замечаю пристальный взгляд стража из маленького окошечка. Кто пришел и зачем, фиксируется железно. А потом, поселившись в корейском многоквартирном доме в Сеуле, я уже не удивлялся наличию у каждого подъезда такого же окошечка в будке, возле которого каждый чужак должен сообщить, к кому идет, а то и предъявить документы. Дежурные, которым в Южной Корее платят из кармана жильцов, как правило, с наступлением темноты разваливаются на стульях и храпят так, что, случись квартирная кража, ничто ей уже не помешает.

В деревнях схожего еще больше, хотя на Юге решетчатые деревянные ставни окон и дверей сохраняют цвет древесины, а в Северной Корее повсеместно выкрашены в голубой цвет. Даже пьют в деревне одно и то же: рисовую брагу "макколле"; только на южном диалекте она "макулли".

В Стране утренней свежести исстари готовили десятки разновидностей алкогольных напитков, и для мужчины отказываться выпить до сих пор считается просто неприличным. Однако в присутствии иностранцев корейцы порой стесняются пить спиртное, поскольку довольно быстро хмелеют и из-за природной склонности к гипертонии сильно краснеют. Тем не менее и на Юге, и на Севере мужчины выпить любят, причем часто чередуют крепкие напитки с пивом, а потом затягивают песни.

В кругу друзей и сфотографироваться не грех. А вот, когда фотографируешь незнакомых людей, скажем, на улице, это вызывает непонимание. Не раз в Пхеньяне, делая снимки города, я сталкивался с ситуацией, когда пхеньянцы либо закрывали лица, либо стремились не попадать в кадр. А одна школьница впала в настоящую истерику, когда я направил на нее объектив фотоаппарата. Окружающие одарили меня осуждающими взглядами. Списав все на издержки идеологического воспитания северокорейцев, я делал свои снимки, по большей части, украдкой или после долгого разъяснения причин, по которым мне нужно что-то сфотографировать на тему внутренней жизни корейцев, которую они стараются не афишировать перед чужаками.

Но дело опять-таки оказалась не в идеологии. Южнокорейские жители, особенно люди старшего поколения, как оказалось, также испытывают сильную неловкость, когда их фотографируют незнакомцы. Прогуливаясь с одним моим знакомым соотечественником по улочкам Сеула, я не углядел, как тот направил свою камеру на торговца всякой всячиной, восседавшего на табуретке возле лотка с товаром. Торговец стал возмущаться, кричать так, как будто его помоями облили. Я подошел к нему разъяснить, что никакого злого умысла у моего спутника не было, и он делает снимки просто на память.

-- Ваш знакомый при этом не спросил моего разрешения на то, чтобы меня сфотографировать, и тем самым сильно испортил мне настроение, -- с какой-то детской обидой констатировал кореец.

Бродя по старинным сеульским улочкам, я наткнулся на живописную сценку: пожилые тетушки перебирали какую-то съестную траву и стручки красного перца, расположившись на земле под сводами вскинутых к небу уголков черепичных крыш. Рядом присела молодая мама, из-за ее спины свисала набок голова спящего младенца, привязанного специальным поясом "аитти".

Очень захотелось запечатлеть встретившихся в такой традиционной обстановке дам, но, уже зная настороженность корейцев к съемке, я подошел к ним, представился и разъяснил суть своих намерений. Повертев в руках мою корреспондентскую карточку и пошептавшись, они дали "добро", сказав, правда: "Снимай, но только мы отвернемся, чтобы лиц не было видно".

Ну никак пока еще многие на севере и юге Кореи не могут постичь, зачем это иностранец снимает их сугубо внутреннее бытие вместо того, чтобы сфотографироваться на память самому, позируя, например, у водопада или Монумента независимости!

Улыбка -- признание вины

Один мой коллега-соотечественник в Пхеньяне повстречался мне как-то в шоковом состоянии. Он вел машину по городу, а тут какой-то маленький ребенок, пока его мать заговорилась с подругой, выбежал на проезжую часть. К счастью, наш журналист вовремя успел затормозить, причем всего в двух шагах от малыша. А что же мамаша? Увидев такую сцену, она стояла и улыбалась.

Такую же реакцию я наблюдал и в пхеньянском ресторане, когда молоденькая официантка забыла выполнить заказ и при этом просто засмеялась, естественно, вызвав у меня и знакомых, мягко говоря, недоумение. А в Сеуле, когда я затормозил на автомобиле у светофора, какой-то детина зазевался и ощутимо въехал мне сзади в бампер. Я оглянулся и, к удивлению, через заднее стекло машины увидел смеющееся лицо горе-водителя. Что это, издевательство, бестактность или еще одна тайна корейского характера?

Привыкнуть к улыбкам в те моменты, когда, с нашей точки зрения, они совершенно неуместны, -- наибольшая психологическая трудность для европейцев, посещающих Корею. На этой почве американские военнослужащие в Южной Корее часто прибегают к рукоприкладству, полагая, что над ними издеваются. Однако природа улыбки корейца в печальной ситуации носит совершенно иной характер. В Корее улыбка или даже легкий смех являются не только выражением радости, но также и смущения, признания своей вины, извинения. Насколько я понимаю, это своего рода защитная реакция на неожиданность, возникающая подсознательно, и вполне доступная пониманию.

Жизнь в условии национального раскола внесла много нового в жизнь корейцев на Юге и Севере Корейского полуострова. Северяне долгое время впитывали всяческие веяния со стороны своих опекунов -- Китая и СССР, а Республика Корея испытала влияние американцев. Разные политические и экономические уклады, разные представления людей о материальном достатке, разные идеи и пропаганда, и тем не менее в таких условиях много общего корейцы создали параллельно -- уже в последнее время -- в своих не признающих друг друга государствах.

У обоих, например, не отнять шпиономании. Как-то в ответ на вопрос о том, почему северокорейцы столь подозрительны к иностранцам, один мой пхеньянский знакомый с нержавеющей сталью в голосе молвил:

-- Да потому что все иностранцы в Корее -- потенциальные шпионы.

Вот и стоят на перекрестках и у подземных переходов пионеры с блокнотиками и записывают все, что им кажется подозрительным, включая и номера машин иностранцев. Как легко потом вычислить маршрут их следования!

В Южной Корее пионеров нет, а бой-скауты заняты совсем другими заботами. Но шпиономания там ничуть не слабее, чем в КНДР. В автобусах и метро Сеула, к примеру, развешаны объявления, призывающие народ быть бдительным и обещающие за выявление особо опасного шпиона награду в 40 тысяч долларов.

Однажды я прогуливался в южнокорейском порту Пусан по мосту через пролив, где курсирует паром под русским названием "Перестройка". Сразу за мостом -- полицейский участок, возле которого установлен белый стенд, а на нем начертано незатейливое двустишие:

Шпионы проникают и днем и ночью;
Донося о них, нельзя думать об отдыхе!

А для тех, кто имеет что донести, ниже указан телефон местного отделения главной спецслужбы страны Ангибу -- Агентства планирования национальной безопасности.

Пхеньян и другие места в Северной Корее обильно украшают лозунги и транспаранты, контрастируя с природой красным кумачом. Но и в Южной Корее, если присмотреться, тебя на каждом шагу буквально преследуют рассредоточенные среди красочной рекламы разного рода призывы и лозунги, правда написанные не на красном, как в КНДР, а на синем фоне. И в Сеуле, и в Пхеньяне они обильно украшают фасады зданий и мосты.

"Товарищ! А ты изыскиваешь дополнительные резервы?" -- вопрошала надпись на гигантском плакате в центре северокорейской столицы. И словно вторил ему на одном из мостов Сеула плакат: "Десять минут экономии сегодня -- это большая радость завтра!" А на шкафу в следственном отделе иммиграционной службы в Сеуле на малюсенькой наклейке почему-то выведено: "Сегодняшняя экономия -- это завтрашнее процветание Родины!" Вот и догадывайся, то ли у корейцев в разных частях расколотой страны экономия, как говорится, в крови, то ли наоборот -- они транжиры до такой степени, что им с помощью лозунгов приходится напоминать о необходимости быть бережливыми. Ведь не могли же чиновники договориться в условиях полной изоляции! Но как объяснить, что в магазинах или госконторах обеих Корей на почти одинаковых маленьких табличках на стенах у каждого выключателя написано: "Экономь электричество!" Явно, что воспитанным на конфуцианских традициях бюрократам, ни идеология, ни демаркация -- отнюдь не помеха.

А взять монументы, сооруженные пару десятилетий назад в южной и северной частях полуострова! Достаточно сходить в Пхеньяне к скульптурному комплексу у монумента идей "чучхе", которые южнокорейское правительство считает страшной идеологической отравой, и посетить в Сеуле площадь с фонтаном у центрального Корейского банка. "Боже, уж не один ли скульптор их лепил?" -- невольно думается при этом. Скульпторы, конечно, все-таки были разными, но культура, психология, формировавшаяся сотни лет, и опять-таки под влиянием конфуцианства, не подвластны идеологическим и политическим наслоениям настоящего.

Корейцы были и останутся корейцами, какими бы непонятными они ни были для окружающих.

Прислала Снежана Шапкина-Олатунжи

Комментарии (2) >>

...
Автор: Bayarma, октября 11, 2010

Спасибо за интереснейший рассказ.

...
Автор: poi, октября 11, 2010

здорово...как интересно читать. Спасибо за такой замечательный рассказ. Думаю, что если бы ты еще свои комментарии написала, то было бы вообще сказочно.

Написать комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы добавлять комментарии. Пожалуйста, зарегистрируйтесь.